Неточные совпадения
— Дураков выкармливают маком. Деревенской бабе некогда возиться с
ребенком, кормить его грудью и вообще. Нажует маку, сделает из него соску, сунет
ребенку в рот, он
пососет и — заснул. Да. Мак — снотворное, из него делают опий, морфий. Наркотик.
— Господа, как жаль! Я хотел к ней на одно лишь мгновение… хотел возвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь
сосала мне сердце, и что я уже не убийца! Господа, ведь она невеста моя! — восторженно и благоговейно проговорил он вдруг, обводя всех глазами. — О, благодарю вас, господа! О, как вы возродили, как вы воскресили меня в одно мгновение!.. Этот старик — ведь он носил меня на руках, господа, мыл меня в корыте, когда меня трехлетнего
ребенка все покинули, был отцом родным!..
«Старшие!» — подумал я и не без сожаления поглядел на бедного старика. Он ощупался, достал из-за пазухи кусок черствого хлеба и принялся
сосать, как
дитя, с усилием втягивая и без того впалые щеки.
Римский-Корсаков видел, как аинку
сосал ребенок лет трех, который отлично уже двигался сам и даже имел на ременном поясе ножик, как большой.
Ребенок,
пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном
ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою молитву: я не одна».
Егор Егорыч немножко
соснут; с ними это бывает; они и прежде всегда были, как малый
ребенок! — успокаивал ее тот, и дня через два Егор Егорыч в самом деле как бы воспрянул, если не телом, то духом, и, мучимый мыслью, что все эти дни Сусанна Николаевна сидела около его постели и скучала, велел взять коляску, чтобы ехать в высившиеся над Гейдельбергом развалины когда-то очень красивого замка.
Ребенок в зыбке кричи, а щеняты у женщины груди
сосут.
— Что ж, и моды! Моды — так моды! не все вам одним говорить — можно, чай, и другим слово вымолвить! Право-ну!
Ребенка прижили — и что с ним сделали! В деревне, чай, у бабы в избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи… лежит, поди, в грязи да соску прокислую
сосет!
Кончилось тем, что «приупадавший» дом Долинских упал и разорился совершенно. Игнатий Долинский покушал спелых дынь-дубровок, лег
соснуть, встал часа через два с жестокою болью в желудке, а к полуночи умер. С него распочалась в городе шедшая с северо-запада холера. Ульяна Петровна схоронила мужа, не уронив ни одной слезы на его могиле, и
детям наказывала не плакать.
Старший сын ее обыкновенно оставался дома с мужниной сестрою, десятилетней девочкой Аделиной, а младшего она всегда брала с собой, и
ребенок или сладко спал, убаюкиваемый тихою тряскою тележки, или при всей красоте природы с аппетитом
сосал материно молоко, хлопал ее полненькой ручонкой по смуглой груди и улыбался, зазирая из-под косынки на черные глаза своей кормилицы.
Ребенок не пищал, с важностью
сосал свой палец и спокойно посматривал кругом.
Она кормила девочку, глядя сквозь стеклянную плёнку слёз в угол, не замечая, что
ребёнку неудобно
сосать её грудь, горизонтально торчавший сосок выскальзывал из его губ,
ребёнок, хныкая, чмокал воздух и вращал головкой.
Знаешь — розовенький такой мальчик, грудь тебе
сосет, да у какого мужа сердце повернется на жену, глядя, как она с его
ребенком сидит!
— Где здесь божеское? — говорю. — Люди друг на друге сидят, друг у друга кровь
сосут, всюду зверская свалка за кусок — где тут божеское? Где доброе и любовь, сила и красота? Пусть молод я, но я не слеп родился, — где Христос,
дитя божие? Кто попрал цветы, посеянные чистым сердцем его, кем украдена мудрость его любви?
Мельник Алексей Бирюков, здоровенный, коренастый мужчина средних лет, фигурой и лицом похожий на тех топорных, толстокожих и тяжело ступающих матросов, которые снятся
детям после чтения Жюля Верна, сидел у порога своей хижины и лениво
сосал потухшую трубку.
А уж на что пить был горазд: бывало, в холодный самовар зубровки нальет, черешневый чубук опустит, да и
сосет, как
дите.
(Почерк Лельки.) — Знаешь, что? Во всяком случае, раньше нам обязательно еще нужно будет с тобой иметь по
ребенку. Это тоже ужасно интересно. Как прижимается к тебе крохотное тельце, как нежные губки
сосут тебе грудь. И это испытаем, а тогда убьем себя.
— Нужно только все прежнее. Чтобы жена рожала
детей, заботилась о провизии, о дровах и устраивала уют. А чтоб самому спокойно пользоваться жизнью… Господи, настоящие пауки, право! Приникнут к женщине и
сосут. И высасывают ум, запросы, всю духовную жизнь. И остается от человека одна родильная машина.
Каждый отдельный человек когда-то
сосал грудь, играл в игрушки, учился, работал, женился, воспитывал
детей, освобождался от страстей, умудрялся к старости.